Будь проклят тот час, когда я согласился на уговоры супруги сходить в магазин. С этого все и началось. С неохотой, но тайной надеждой прикупить в качестве бонуса что-нибудь вкусное и приятное из массандровского изобилия. Как хорошо, что Крым вернулся на Родину…

Подхожу к входу в супермаркет и вдруг, как молния ударила. Пробежал холодок по спине и еле сдержал себя, чтобы не прыгнуть на землю и стремительной перебежкой броситься к ближайшей колонне, поддерживающей массивный карниз супермаркета. В надежном укрытии защитить себя от этого немигающего взгляда, за которым неминуемо последует выстрел. Резко присел и посмотрел в сторону опасности, но так ничего и не заметил. В направлении предполагаемой атаки никого не было — глухой забор соседнего здания без окон и чердака. Вообще никого, если не считать типичных бомжариков, которые не на кого не обращали внимания и беззастенчиво рылись в урне для мусора.

Не может быть. Я уже встречался с такими взглядами во времена боевой молодости, только чутье и молниеносная реакция не раз спасали от неминуемой смерти. Правда, один раз все-таки замешкался и зацепило слегка. Тот взгляд из дверного проема, приготовившегося к выстрелу духа, был из той же серии.

Сердце учащенно забилось, в голове только один немой вопрос — ну где же ты залег, вражина, чего сразу не стрелял? Решил поиграть в кошки-мышки?

Зашел в магазин. Все мысли вертятся вокруг пережитого мгновения животного страха…

В торговый зал не стал заходить, а прикрывшись весьма дородной барышней, вышел из магазина и внимательно осмотрел близлежащую территорию. Он должен быть где-то рядом. Это не снайпер. Его невозможно почувствовать на большом расстоянии. Никого. Та же урна и те же двое убогих бомжариков беззаботно переговаривались друг с другом.

И вдруг один из них поднял лицо и наши взгляды встретились. Это был тот самый взгляд! Взгляд непотребного на вид бомжа в потрепанном спортивном костюме и надвинутом на лоб капюшоне. Взгляд был скользящий, не более одной двух секунд. Но это был тот же взгляд. Взгляд опасности и неминуемой смерти.

Подходить к бомжам не было ни малейшего желания. Вонь немытых тел и многолетнего перегара чувствовалась на расстоянии. Просто стоял и наблюдал, как неторопливо рассовывали по пакетам вновь найденное богатство в виде пустых или полупустых алюминиевых банок. Слегка шаркающими походками сладкая парочка отправилась по своим архи важным делам. А этот, посланец смерти, наверняка чувствует теперь мой буравящий спину взгляд. Ему очень хочется убежать или спрятаться, но идет неторопливо, как бы показывая презрение к ожидаемому выстрелу.

Еще пару минут смотрел вслед удаляющейся парочке прихрамыающих бомжей, пока окончательно не скрылись за ближайшим поворотом. Ушли. А осадок остался. Осталась какая-то недосказанность. Какая-то щемящая душу история, в которой я принимал непосредственное участие. Но когда? Где? Ничего на ум не шло. Память упорно не открывала свои закрома со столь необходимой для меня информацией.

Резко развернулся и почти бегом отправился домой. Огрызнулся на наивный вопрос супруги: — «А где продукты?».

Взял сигареты и пошел на балкон думу думать. Память сыграла злую шутку, направив мысль в глубокое беззаботное детство. Вместо того, чтобы раскрыть свой загашник со смертельными взглядами из боевого прошлого.

В те далекие времена я впервые увидел точно такой же взгляд. В нашем дворе жил безногий инвалид войны. Он передвигался на деревянном поддоне с колесами на шарикоподшипниках. На руках дощечка с ручкой, с помощью которой он отталкивался от земли. Он никогда не говорил с нами, но пристально наблюдал за детскими играми в войнушку. Очень сильно пил, до полной отключки. В любом состоянии он добирался на своей тележке до подъезда и там окончательно вырубался. Наши отцы бережно заносили его в квартиру. И этот сюжет повторялся каждый божий день. У инвалида-орденоносца, которого мы прозвали «Костяная нога» был тот самый взгляд. Взгляд жестокого и сильного хищника-убийцы. Таких безногих инвалидов в нашем городе было превеликое множество, они собирались в компании, выпивали, пели надрывным голосом фронтовые и воровские песни, курили ядреный самосад, запах которого помню до сих пор. Потом все инвалиды фронтовики резко пропали. Как будто их снова призвали в армию, на фронт — бить ненавистных фашистов.

Дворовые пацаны всегда с уважением относились к ветеранам. Пытались им подражать, курили в кулак сворованные у отцов папиросы или «козьи ноги» с самосадом, сплевывали через передние зубы и угрожающе прищуривались при общении, как бы подчеркивая свою крутизну. Среди всей ватаги выделялся Вовка Стрельников, которого мы уважительно называли Вовчик. Он был высокий, сильный, жестокий в драке и совершенно бесстрашный.

Когда немного повзрослели, он пользовался огромной популярностью у девах или чувих — как мы тогда бездумно называли девушек-красавиц. Вовчик мог любой вскружить голову за две минуты, не прикладывая к этому особых усилий. Много раз наблюдал, когда на спор мог закадрить самую красивую девицу из соседней школы. Просто подходил, говорил ей пару слов и она покорно шла с ним, преданно заглядывая в слегка прищуренные наглые глаза. И при этом была безумно счастлива! С такой же легкостью он с ними расставался. СТОП!!!

Хватаю телефон и набираю своего друга детства Серого.

— Привет, Серый! Ты помнишь Вовчика? Что с ним? Где он? Я совершенно потерял его из виду!

— Привет, Самсон! Чего так всполошился? Не поинтересовался, как дела, что новенького, как жена и дети. Сразу в лоб — где Вовчик.

— Подожди, Серега. Потом объясню. Где Вовчик? Ты его когда последний раз видел?

— Если бы я знал, где он… Много про него слухов ходило, самых разных, самых противоречивых. Мы с тобой под Гератом были, а он в Кандагаре интернациональный долг исполнял. Да, славные были времена. Не задумываясь, снова отправился бы туда. Все бы отдал за такой подарок судьбы. Там все было по-настоящему, не то, что эта ублюдочная действительность. Провались она пропадом…

— Подожди! Это я помню! Вовчик никогда не писал писем. Говорил, что не любит бумагу марать. Обещал, что встретимся после войны на день ВДВ и разговоры будем разговаривать по-взрослому. Ты же помнишь, мы ему письма писали, а он в ответ чистый лист бумаги с корявым рисунком афганских гор или отпечаток своей руки присылал. Так ты не знаешь, что с ним случилось?

— Он так и не вернулся в родное гнездо. Говорят, в Москве у однополчан завис. Потом вроде бы женился удачно. То ли на эстонке, то ли на литовке. Кто-то говорил, что на польской или чешской студентке женился и уехал за рубеж на ПМЖ. Не знаю, ничего больше не слышал. Думаю, что у него шикарная богатая жизнь, не то что мы с тобой. А что случилось?

— Да так, ничего особого. Завтра День ВДВ. Встретимся, поболтаем. Спасибо, братан, — нажал на отмену вызова и погрузился в тяжелые раздумья…

Сердце сильно защемило, как будто отвалился кусок чего-то важного и дорогого. Похоже, кусочек моего детства оторвался от сердца и ушел в никуда…

На память пришла наша старая дворовая песня из далекой молодости…

И с тех пор он бродит одиноко,

Все ему теперь не по душе…

Что же ты со счастьем сделал, парень!

Самый симпатичный во дворе…