«Цирк братьев Запашных» на два месяца привез в Петербург свое новое шоу «Эмоции». Корреспондент Федерального агентства новостей поговорило с Эдгардом Запашным о творчестве и политике.

Тигр и мальчик из Донецка

— Недавно вы вместе с тигрицей Марфой посетили в больнице тяжелораненого под Донецком мальчика Ваню Воронова. Ребенок лишился обеих ног, руки и почти потерял зрение. Сложно спрашивать о впечатлениях об этой встрече, но все же — как реагировал ребенок и какие эмоции испытали вы?

— Я знал, откуда он, и говорить, что я бы потерял сознание, когда увидел недостающие конечности, было бы неправильно. К этому я был готов, и понимал, что парню очень сильно досталось. Здесь не должно быть шока, он здесь неуместен. Ваня нас позвал не для того, чтобы его жалели и плакали вокруг него. Нет, ему другие эмоции нужны.

Но меня удивил тот факт, что он попросил потрогать тигра. Если подумать, то в его состоянии он должен хотеть одиночества, отшельничества, проклинать мир, жизнь, людей. Но сила этого пацана в том, что он пытается зацепиться за жизнь, за какое-то удовольствие в ней.

Может быть, неожиданно даже для себя он попросил потрогать одно из самых опасных существ на Земле, в надежде, что как раз оно и не причинит ему ничего плохого. Вышло так, что те существа, которые не должны были причинять ему боль, сделали ему больно, а существо, которое имеет право ранить и может даже убить, было с ним дружелюбно.

А дальше он оказался каким-то Санта-Клаусом, Дедом Морозом — сделал другим детишкам приятное, и все сразу захотели увидеть и потрогать тигров. Кроме положительных эмоций он больше ничего не искал. И мы с братом, и журналисты, у него спрашивали: «Вань, что тебе нужно?». В таких ситуация теряешься, не знаешь как помочь. А он говорит: «Спасибо, мне ничего не надо. У меня всё есть. Я только надеюсь, что хотя бы зрение вернется».

«Нас приняли очень хорошо»

— В одном из интервью полгода назад вы говорили, что антироссийские санкции Запада повлияли на вашу деятельность. Как обстоят дела в этом плане с вашим проектом?

— Давайте отметим, что санкции повлияли на всю нашу страну, на платежеспособность населения. В Древнем Риме говорили: «Хлеба и зрелищ народу». Когда народ накормлен — он хочет зрелищ. Поэтому, если человек начинает размышлять, сходить ли ему в цирк, кино или театр или оставить про запас, на еду — это уже плохая тенденция.

Люди перестали тратить на развлечения не столько потому, что перестало хватать денег, а потому что начали запасать капиталы. И это нормально. Страна переживала много трудных времен, люди уже обучены такой тактике. Но по сравнению с прошлым годом у нас на 20% возросли продажи. Это хорошо, мы возвращаемся в русло.

— А что думаете о введении санкций в целом?

— Например, мы отказались от зарубежных фруктов и овощей — перешли на отечественного производителя. Где-то покупали по привычке, где-то — потому что не доверяли качеству, а где-то альтернативы не было. Яблоки шли из Польши, и никаких других на рынке по адекватной цене не было. Сейчас мы уже научились работать с нашими производителями, чему я в некотором роде даже рад.

У нас были давно намеченные гастроли в Ригу, Латвию, и мы до конца не знали, что будет. Знали, что до этого на границе «развернули» Кобзона и Валерию. Было достаточно оснований, чтобы сорвать нам гастроли, так как мы тоже поддержали Путина по Крыму. Мы рисковали серьезными деньгами, не отменяя поездку, и, проходя границу, ожидали худшего. Но, к счастью, нас приняли очень хорошо.

На представлении были представители посольства России, мэр Риги. Сейчас поступают предложения из других прибалтийских республик, с Белоруссией мы как работали, так и работаем, Казахстан в нашем графике постоянно. В дальнейшем рассматриваем Финляндию, Германию.

История, идущая сквозь поколения

— Вы много бываете за рубежом. Отношение ваших зарубежных коллег в связи с конфликтом на Украине к вам и в целом к России меняется?

— Нет. Я буквально недавно был на отдыхе, и ко мне подошла пожилая американка лет шестидесяти, узнав, что я русский и говорю по-английски. Спросила, что мы говорим про американцев. Я сказал, что пресса может говорить все что угодно, потому что у нас в стране свобода слова. Но у народа аллергии на американцев нет. Вы свободно можете передвигаться в любом нашем городе без всякой опаски. Понятно, что есть фанатики и идиоты, но где их не бывает?

Мы понимаем, что это великая, большая, мощная страна. Но если взглянуть на факты, становится очевидно: если американцы приходят со своими правилами в чужую страну, ничем хорошим для этой страны это никогда не заканчивается. И эта женщина мне сказала: «Вы абсолютно правы. Мы, американцы, считаем точно так же».

Общаясь со своими коллегами, коллегами из Украины, нашими цирковыми артистами (в моем коллективе есть артисты с украинскими паспортами), я вижу, что все надеются на скорейшее завершение конфликта. Надеются, что эта русофобия, на которой играют определенные политические силы, в скором времени пройдет.

Впрочем, люди, которые являются культурными по своей природе, которые не жаждут сегодня уничтожать памятники, — как относились друг к другу хорошо, так и относятся. Чтобы вы понимали мою позицию: я сторонник того, чтобы памятник Дзержинскому вернулся на место (имеется в виду возвращение памятника Феликсу Дзержинскому на Лубянку — прим. ФАН). Я считаю, что Дзержинский был супервождь и суперчеловек. Это ведь уже история, он там стоял столько лет!

Пусть памятники остаются на местах. Как это здорово, что Екатерина в Питере стоит, что Петр сохранился. Хотя, если покопать, за этими людьми может найтись много чего нехорошего. Это правление, это диктатура.

Когда Петр рубил бороды, вряд ли его кто-то любил в этот момент. Его также считали человеком, который нарушает законы русской культуры. Но мы обязаны сохранять память, потому что это история, идущая сквозь поколения. И улицы не нужно переименовывать. Есть улица Ленина — и пусть будет.

Был такой вождь, и 70 лет несколько поколений искренне любили этого человека. Когда где-то в других странах люди начинают сносить памятники, как смели недавно памятник Жукову, — это даже не животные. Животные так не поступают.

«Это профессия»

— Вы, вероятно, слышали об аварии ваших коллег Багдасаровых в Таиланде. Чувствуете ли вы свою безопасность за рубежом? Какие травмы покрывает ваша страховка?

— Да, конечно, слышал, мы созванивались. Если я еду на отдых, то отдаю себе отчет в том, что через две недели мне выходить на манеж, и я не должен сейчас на сноуборде ехать с неизведанной горы. Я тысячу раз подумаю, нужен ли этот риск, и какая ответственность на мне. Перед зрителем, перед коллективом, перед животными, перед семьей.

— А если что-то случится на арене во время гастролей?

— Ну, это профессия. Когда стал директором цирка, мы застраховали всю нашу труппу. Мне сейчас 38 лет, я до 36 лет ни разу не был застрахован.