Ровно год назад, 25 июня, я с двумя детьми и тремя кошками вышла из вагона поезда Симферополь-Киев. Упала в объятья мужа, который переехал в Киев еще месяц назад. Мы распределили кошек и чемоданы между собой и поехали в наш новый дом.

Наш новый дом — вовсе не наш. Когда мы с мужем после референдума 16 марта поняли, что у нас скоро отберут страну, то поехали искать новое место в той стране, в которой очень хотелось остаться. От испуга мы сначала поехали очень далеко, как можно дальше от границы с той страной, которая прислала военных без погонов, но с оружием почти под двери моей крымской квартиры. Мы могли бы сейчас жить в Виннице и сейчас хоть каждый вечер ходить гулять по широким аллеям между фонтанами и конфетными магазинами. Мы могли бы остаться в Черновцах. И по вечерам я бы бродила по старому городу и застывала перед каждым домом, восхищаясь деталями архитектуры. Но мы приехали в Киев. Без особых надежд и планов. Но здесь было так много людей с открытым сердцем, что было невозможно сопротивляться этому потоку заботы.

Нас поддерживали друзья. Те, кто уже переехал в Киев из Крыма и те, кто жил здесь всегда. Близкие поддерживали, и знакомые только по интернету. Нас поддерживали даже совершенно незнакомые люди. Директор случайной киевской школы, куда мы забрели чтобы хоть как-то сориентироваться в дальнейшем образовании дочерей, видел нашу семью в первый раз. Он уже собирался уходить с работы, но узнав, что мы из Крыма, он в свое нерабочее время целых сорок минут посвятил разговору с нами, и в результате помог устроить всех наших детей в отличную школу. Хозяева дома, куда мы решили переехать, закрыли глаза на то, что в доме будут жить аж трое детей. И три кошки. И целая чилийская белка. Кажется, когда они все это узнали, в глазах их я заметила отражение будущих руин их прекрасного маленького старого домика. Но они обреченно кивнули и сказали :»То ничого. Три дівчінки, три кішки, сама білочка — це ще добре. Три собаки та маленький ведмедик було б набагато гірше»

Вообще-то дом, который не твой личный, котррый ты снимаешь, называется «жилье». Но другого дома у нас больше нет, поэтому мы стали жить в нашем жилье так, как будто это дом. Приглашать гостей. И тут, в Киеве только и разговоров с гостями было, что про Крым. Мы целый месяц говорили про Крым за столом во дворе нашего домика, сильно понижая голос. Ловили себя на этом. Смеялись. Начинали говорить громче, потом опять сходили на шепот. Всего два месяца после референдума я прожила в Крыму и научилась шептать о том, что меня очень сильно волнует. Я! Горластая я! Разрывающая обидчиков визгом на хомячков. Которая считала, что с ней никогда и ничего плохого не может случиться. Потому что все плохое уже случилось со мной в друой жизни, в другую войну, в другом городе, в другой стране. В той стране, от гражданства которой мне пришлось долго и нудно отказываться, чтобы мои дети родились подальше от правительства, решающего сбрасывать авиационные бомбы на головы своим собственным гражданам.

Прошел год. У меня в жизни очень многое поменялось. Кроме домика среди сосен и озер, где мы по-прежнему живем. Кроме кошек — их по-прежнему три и больше всего на свете они любят обложить меня своими тушами в кровати. И еще, пожалуй, белки — за год она лишь потолстела и сломала два колеса в клетке. Я стала жить с тремя детьми вместо прежних двух, к нам присоединилась дочка мужа от первого брака, а скоро наша большая семья станет еще больше. В нашу страну год назад пришла война. И куча моих друзей (если не все) стали волонтерами, помогающими пострадавшим. И я тоже помогала весь этот год, как умела и могла. Я прошла новый спецкурс обучения с названием, которое мне не могло присниться ни в каком кошмаре еще год назад. «Травма войны» он назывался. Я хотела бы продолжить обучение по квалификации «семейный психотерапевт», это то, о чем я мечтала в мирное время. Но пока на это нет никаких сил. Я до сих пор еще общаюсь с людьми, пережившими такое, что не понятно, как они вообще через это прошли живыми. Дай бог, чтобы через год им если и нужен был психотерапевт, так только исключительно семейный.

Я потеряла способность быть абсолютно и беззаботно счастливой. Нет, она все-таки включается яркими веселыми вспышками там, где я не читаю новостей и не беру трубку телефона — высоко в горах, далеко от цивилизации. На несколько бесконечно ценных мгновений. И эти мгновения я хочу сохранить сама и помочь сохранить всем тем, кто пережил большие потрясения и потери. Я учусь любить жизнь вот такой. И что самое горькое, мне приходится учить своих детей любить эту жизнь вот такой. А так хотелось бы чтобы у них было только счастливое детство. Нет, сейчас мы с детьми бываем счастливы! И даже до стыдного часто. Но рядом с этим счастьем поселились большая тревога и боль. И я боюсь, что это навсегда.

Первый раз за те 23 года, что я прописана в Крыму, я не видела полуостров целый год. Даже в то давнее время, когда мы около года жили с мужем в Киеве, я моталась с мелкими детьми в Крым чуть ли не каждые два месяца, в любой сезон. Потому что там было всё своё. Все свои. В ближайшие годы я вряд ли в Крым поеду. Всё своё я привезла сюда. Детей, кошек, пианино и любовь к тем, кто остался там, среди всего теперь чужого.

Что еще пришло за этот год? Злость. Я больше не хочу никуда бежать. Я хочу, чтобы здесь был мой дом и моя страна. И никто не ставил это под сомнение. Я хочу, чтобы мои дети гордились тем местом, где они живут. И хотели делать эту жизнь лучше не тем способом, который сейчас реализуется в Крыму. Я хочу, чтобы в результате улучшения этой жизни никому не приходилось внезапно перевозить, трех кошек через несуществующую на карте границу с настоящими живыми пограничниками и собаками без намордников. Чтобы никто не терял своих домов и родственников. Никто не боялся за свою жизнь и жизнь своих детей. Я хочу, чтобы мои дети знали, что их будут защищать. Бежать больше и некуда, в общем. Тут мой дом, хотя он пока еще неизвестно сколько будет называться «жильем». И защищать свое право больше никуда не бежать придется тоже мне.

В телефоне есть фотки крымских весны и лета 2014 года. Сегодня я смотрела на них и уже не плакала. Значит, траур закончился. Пора жить дальше.

Фото на документы — самый прибыльный бизнес весны 2014 года в Крыму. Очереди, толпы людей.

А вот очередей желающих помочь самообороне и казачеству почему-то нигде не наблюдалось. Автовокзал Симферополя.

Ворота и ограда Таврического Национального Университета в Симферополе. Каждую ночь «крымской весны» появлялись такие флажки. Закрашивались днем. И опять появллялись ночью на новых столбах.

Никакой рекламы, кроме политической, долгое-долгое время. Когда мы уезжали, появились рекламы российских банков, которые так и не пришли в Крым. И реклама русского золота. Золота мы уже не застали.

Это самое безобидное объявление из тех, что публиковались под георгиевской лентой. Списки тех, кто подлежит народному осуждению и расправе на деревьях у меня рука фотографировать не поднялась. Потому что в одном из таких я обнаружила себя.