Два года назад популярная российская журналистка, обозреватель, кинокритик, ведущая информационных программ Ольга Шакина покинула канал «Дождь» и эмигрировала в Латвию, а затем описала процесс в пошаговой инструкции. Сейчас Ольга признает: процесс превращения эмигранта в иммигранта требует времени. О нюансах акклиматизации в Латвии она рассказала в интервью журналу «Телеграф».

— Объясните, почему вы уехали?

— Я решила уехать, когда поняла, что любой встреченный на улице вооруженный представитель сил правопорядка может со мной в любой момент сделать все что угодно. И ему за это ничего не будет. Сдерживающих факторов у него остается все меньше. Я жила в Москве в центре, на Чистых прудах. Ежедневно спускаясь в метро, я встречала внизу сначала одного милиционера, патрулирующего перрон. Потом их стало двое. Потом два ряда по четверо. И вот когда я поняла, что навстречу мне рядами идут менты, которые непонятно что здесь патрулируют, я обеспокоилась: ничто не помешает одному из них взять дубинку и ударить меня, например, по голове.

Мне грустно и смешно читать рациональные выкладки друзей в социальных сетеях, которые пытаются придумать, что делать с Россией. Мне хочется спросить: как вы вообще можете рассуждать в пространстве, где любые логические построения бессмысленны?

У режиссера Сергея Лозницы есть фильм «Счастье мое». Это социально-антропологический этюд на тему о том, что будет, если гуманное и рациональное существо поместить в негуманную и нерациональную среду, где качества, которые помогали ему в нормальном обществе, только мешают. Правил больше нет.

— Человеку невозможно сохранить рассудок в нерациональном пространстве?

— Кстати, да. Речь только о том, как долго ты продержишься. После моего отъезда со мной многие друзья общались с позиции самозащиты. Они постоянно пытаются мне объяснить, почему они остаются. Непонятно, зачем. Возможно, это попытка рационализации невыносимого. Так им легче его пережить.

Даже мои умные либеральные друзья, когда вводили санкции, задавали мне очень странный вопрос: «А что вы так радуетесь? Они что, по вам самим не ударят?» Мы больше не говорим о причинно-следственных связях, есть только «за» и «против». Я? Радуюсь? Максимум, чему здесь можно радоваться или, по крайней мере, отметить с удовлетворением, — что международное сообщество на что-то реагирует как-то. Есть обратная связь. Сигнал проходит.

Я помню, как я впервые заметила, что у нас с моей мамой, гиперрациональным созданием, есть идеологический разрыв. Это случилось в момент всплеска протестной активности после откровенно сфальсифицированных выборов в Думу. В крайнем случае она готова была признать, что выборы сфальсифицированы, «но ведь все равно выбрали бы Путина, и «Единую Россию»».

Говорить о процедурах, о правилах, о частностях бессмысленно. Они все время замещаются какими-то абстрактными мировоззренческими проблемами. Люди уходят в архаику, она кажется им спасением, потому что легка. Архаика проникает повсюду. Могут, например, вместо контраргумента в споре заявить: «Я понимаю, что вы имеете в виду, и вы дура». Процесс обмена информацией, синтез и анализ, зачем все эти сложности. Идет обмен сигналами «свой-чужой».

Такие разговоры очень утомительны. Мне говорят: вы, либеральные фашисты, пытаетесь призвать нас к порядку. Какой-то праздник непослушания. Ну, пожалуйста, не хотите чистить зубы – веселитесь в своей игровой комнате без меня.

У меня момент истины настал во время поездки в Петербург на поезде. Три моих соседки по купе, возрастом от 40 до 60-ти, конечно, были за крымнаш, хотя подспудно понимали, что творится что-то не то. Я спросила их, что они думают про Сталина, и мне ответили: «У разных историков разные мнения!» Я: «А у вас в семье никого не репрессировали?» — «Нет-нет, что вы». Они все забыли. И одна из них заявляет глубокомысленно, как герой Киану Ривза в «Матрице»: «Реальность вообще относительна…»

— У всех эмигрантов есть негативная программа, но очень у немногих есть позитивная. Что вы намерены делать в Латвии? Вы уехали из России насовсем?

— Да, я уехала насовсем. Это от лени и инфантильности до сих пор зарабатываю в России. Там я журналист с каким-никаким именем, мне по-прежнему заказывают заметки, и я не рву эти связи. Например, пишу для газеты «Ведомости». В отличие от «Коммерсанта» в ней до сих пор никакого идеологического давления нет, я туда могу писать о чем угодно, хоть про Русскую православную церковь, хоть про Украину.

Сейчас, правда, у «Ведомостей» сменился владелец, посмотрим, что из этого выйдет. Но надо, конечно, здесь искать работу, абстрагироваться от того, что там, тем более что рубль падает и гонорары все «худеют». Я аккредитовалась от газеты на Берлинале, и мой редактор меня спрашивает: «Ты понимаешь, что деньги становятся уже совсем символическими?»

Но мы что-нибудь придумаем. Сейчас все больше сюда приезжает людей, соберется критическая масса, Рига станет настоящим эмигрантским городом, возникнет некое сообщество, для которого и медиа какие-то свои нужны. Наверное, уже стала, но количество не перешло в качество: понаехало много народа, но еще не налажены горизонтальные связи. Хотя вот уже «Медуза» вовсю функционирует. Я с ними уже списалась.

— Здесь есть иммигрантское сообщество?

— Исторически так сложилось, что в противовес сталинским соколам, которые вслед за «хозяином» любили отдыхать на «югах», интеллигенция ездила отдыхать в квази-европейскую Прибалтику. Когда я купила здесь дом под Лиепаей, я знала, что есть еще в Юрмале некое НТВшное сообщество, и мы все там встречались. У одного из них уже давно была квартира в Юрмале и даже постоянный вид на жительство, а остальные к нему ездили в гости и тоже начали что-то прикупать. Я, живя в Москве, даже не замечала этого, но вот смотришь в Фейсбуке, кто-то затаился на взморье, потом еще один…

Есть известное комьюнити вокруг московской компании Мити Борисова (продюсер, ресторатор, основатель сети «Жан-Жак» и клуба «Апшу» в Москве. — Телеграф) в Апшуциемсе. Эти люди там все детство проводили, а повзрослев, начали, насколько я понимаю, покупать недвижимость. Так получилось, что сначала все покупали из ностальгических соображений, в память о детстве, а потом оказалось, так можно получить вид на жительство, и кто-то успел, а кто-то нет.

Очень многие знакомые журналисты хотели последовать моему примеру и быстро получить ВНЖ, писали мне, брали координаты моего юриста, уже ездили смотреть какие-то дома, но практически никто не успел. Я вскочила в уходящий поезд. Но хочу сказать, что некоторых не остановило даже повышение планки.

— Откуда деньги у российских интеллигентов?

— Как правило, продают квартиры в Москве. Понимаете, сейчас не время пускать корни.

— Я читала, что вы пробовали сдать свой лиепайский дом в аренду.

— Я, конечно, большую часть времени в Латвии провожу, мне в доме нравится, там, с одной стороны, вокруг пусто, а с другой есть интернет и все рядом. Но рубль-то падает. Поэтому я выставила дом на сдачу. Пока никто особо не снимает, потому что перед праздниками случился обвал рубля.

Но я с удовольствием сдам, потому что будущее видится туманным, российские СМИ ничего хорошего не ждет.

Вы правы, у всех уезжающих негативная программа, и это объяснимо. Люди не едут куда-то, а уезжают откуда-то. И от момента, когда человек становится эмигрантом до момента, когда он превращается в иммигранта, проходит энное время, которое он проводит в некоторой эйфории.
Все радостно: съездить в литовскую «Икею», узнать новое латышское слово. Эти два года я провела в блаженстве между Варшавой и Лиепаей, жила на какие-то довольно призрачные гонорары и наслаждалась дешевизной. Предпринимательской жилки у меня нет, но уже появляются мысли о том, не приобрести ли выставленную на продажу гостиницу в окрестностях моего села и не оборудовать ли в нем спа для московской публики. Хотя и публика эта с каждым месяцем беднеет… Не знаю.

— С местным населением общаетесь?

— В первую очередь, с юристом, который помогал мне с покупкой дома. А тут как-то в моем доме отказало отопление, а из крана перестала идти вода. Как назло, случилось это в субботу. И я вспомнила, что как-то уже давно ко мне приезжал сантехник, который предлагал подключиться к местной канализации, нашла его номер и слезно прошу: приезжайте, у меня холодно, из крана ни капли, а на улице минус пять! Он приехал и оказался заведующим коммунальным хозяйством всей волости, это — пять сел. Привел ко мне в дом целую команду коммунальщиков вместе с хозяином строительной компании, которые устроили мозговой штурм и все исправили. Так я обросла большим числом местных знакомых, крепких латышских крестьян. И мне эта среда ужасно понравилась.

Они все равно считают меня немножко чужой из-за непривычной для них обстановки в доме, называют олигархом: «Ну, я, в отличие от вас, не олигарх». Но я всерьез рассчитываю завести в этой среде массу знакомств, стать для них своей. Я еще хотела бы латышский выучить. Когда я говорю с ними по-русски, чувствую себя не собой, а представителем омерзительной империи, которая пьет кровь из окружающих народов и устраивает им истерики уже которую сотню лет.

— Что будете делать, если Русский мир придет сюда?

— Отстреливаться (смеется). Я уже представила себе, что если в Латвии случится что-нибудь вроде Донбасса, то я свою территорию, свой дом отдавать никому не собираюсь. Кроме того, у меня литовская граница рядом, убегу в Литву.

Если всерьез, конечно, я думала об этом. «Русский мир» пассионарен, он не думает, а действует. Оставаться здесь смысла не будет, придется уезжать. Особую «благодарность» я заранее испытываю к латвийскому правительству за омерзительную историю с негражданами, потому что так обойтись с гигантским количеством русского потенциально агрессивного населения может только идиот.

Но все же я смутно надеюсь, что тот самый европейский порядок, который прибалтийские адепты «Русского мира» хают, они все же ценят за комфорт и удобство и не захотят с ним расставаться. Я имею в виду права человека, соцгарантии, европейский паспорт, возможность построить свое маленькое индивидуальное предприятие без откатов и взяток и прочие бонусы цивилизации.