Всегда, везде, в любом обществе и любой обстановке он невольно притягивал, становясь центром компании. От его шуток искрило. За столом хозяйки недовольно покачивали головами, потому что Лев Константинович Дуров рассказывал и одновременно показывал так здорово и всегда так смешно, что гостям, покатывающимся с хохоту, было не до еды. В его присутствии блюда стыли, а душа отогревалась.

Но Лев Константинович не был завзятым актерским шутником. Дворянину из знаменитой династии цирковых Дуровых было генами дано выделяться на фоне коллег. Родственник великого театрального гения Прова Садовского и ученик плеяды старых народных артистов во главе с Масальским и Блинниковым, он был не только остроумен, громкоголос, но одновременно, что случается редко, исключительно тонок. Его шутки не переходили той грани дозволенного, за которой может последовать обида.

Его актерская жизнь сложилась вроде бы удачно. Что-то около 200 (двухсот!) ролей в кино — вот уж счастье, которому может позавидовать даже любой, как и Дуров народный артист СССР. И странствия за режиссером жизни Эфросом. С ним, гениальным, часто в тогдашние каноны не вписывающимся, молодой, было и такое, Лев Дуров странствовал по театрам, дойдя в конце концов и до Малой Бронной. Но учеником Эфроса его все же не назову. Соратник, сподвижник и без клятвы на верность не предававший иногда попадавшего в советскую опаду учителя — да. Продолжатель режиссерского дела в театре на Бронной — конечно. Но все же актер из уходящего поколения.

Я никогда не забуду, как смешно, однако не обидно, пародировал он сегодняшних киношных красавцев-знаменитостей. Вот, якобы, затягивается сигареткой, как один из кумиров. И так узнаваемо, и такая актерская пустота за этой в секунды сыгранной псведозначительностью, такая бесталанность. А когда я спросил, но почему, отчего, то Дуров коротко ответил: «Читал в детстве мало, а сейчас — еще меньше. И над собой не работает».

Или этюд из последних лет жизни, когда Дуров заболел, может, был и инсульт, как бы то ни было рука не разгибалась. И Лев Константинович, посмеиваясь над собственным недугом, показывал, как он с ним справлялся. В ролях Артист и его Рука. И Дуров молит, просит, ну, пожалуйста, ну сделай милость, разогнись, ну хотя бы немного. А Рука упрямится, не хочет. И Дуров сначала упрашивает, потом умоляет, затем набрасывается на Руку с суровыми упреками в лености. И она, болезнью скрюченная начинает медленно поддаваться уговорам, по капельке, по чуть-чуть, но идет Актеры навстречу, разгибается.

Как-то на юбилее у знаменитых разведчиков-нелегалов Мукасеев, Лев Константинович заставил хохотать весь стол народных актеров и легенд отечественной разведки. Играл сцену из детского спектакля, представляя взвод или уж, не знаю, роту немцев. И у каждого свой характер, свой прикол. Вот это импровизация.

Болел, а ездил сниматься. Мерз, как признавался, в каких-то детских лагерях. И диву давался тому, что юные пионерки во всю разводят шашни не со сверстниками в красных галстуках, а с пионервожатыми, умело не забывая предохраняться, как он говорил их словами, «от залетов». И так уморительно изобразил юную пионерку, которую хоть в институт, хоть в бордель — она на все и всегда готова.

Не претендую на святая святых великих знатоков современного театра. Не возьму на себя смелость анализировать роли, творческие подходы, режиссерские удачи и неудачи Льва Дурова. Просто он был любимым актером — не моим. Миллионов.