Доктор экономических наук Михаил Делягин и ведущий Антон Челышев обсуждают, почему собирались создавать Министерство по делам национальностей, а создали Агентство, и какие проблемы решит его глава Андрей Баринов.

Челышев:

— В нашей студии доктор экономических наук Михаил Делягин. Давайте сегодня немножко отступим от наших традиций и поговорим о том, о чем, по-хорошему, нужно было говорить неделю назад. Мы не опоздали, потому что речь идет о событии, которое, пусть и произошло 31 марта, но, полагаю, с самим явлением нам придется еще жить и работать, возможно, не один год. Речь идет об указе, который подписал президент России Владимир Путин 31 марта. В указе говорится о создании Федерального агентства по делам национальностей. Почему не министерство?

Делягин:

— Это такая бюрократическая логика: а давайте не придавать этому слишком большого значения, давайте не будем выпячивать, не будем обращать внимания. Потому что, если бы создали министерство, это означало бы, что проблема есть. А так у нас есть Агентство по делам молодежи. Агентство по делам национальностей – такая же вещь. На самом деле хотели даже создать просто центр в составе министерства. И потом уже стало понятно, что нет, это слишком большая проблема, нужно создать выделенный инструмент.

На самом деле у нас сейчас не формализованная система управления. И агентство может получить вполне приличные права. Другое дело, что если брать то, что следует из буквы существующих правил, то министерство может вырабатывать стратегию и политику, служба должна осуществлять надзор и контроль. А вот агентство должно предоставлять государственные услуги, что-то вроде ЖЭКа, говорю в старых терминах, что-то вроде многофункционального центра в Москве. Правда, есть Агентство по делам молодежи пресловутое, которое большим влиянием не обладает, но при этом оно вполне успешно вырабатывает политику в отношении молодежи. Я думаю, что это, конечно, недостаточно. Я бы предпочел, чтобы у нас было полноценное министерство по делам национальностей, как в 90-е годы, когда не все было так безнадежно. Там было такое министерство во главе с Михайловым, очень серьезным человеком и глубоким специалистом, опытным человеком. Я бы даже предпочел, чтобы у нас был вице-премьер по делам культуры, который в том числе курировал бы и вопросы межнациональных отношений. Чего греха таить, это же вопрос не Уголовного кодекса – отношения между национальностями. Это вопрос в первую очередь культурного и межкультурного взаимодействия.

Челышев:

— После упразднения Минрегиона эти вопросы перешли в ведение Минкульта.

Делягин:

— Вопросы передали в ведение Министерства культуры, там создали специальный департамент, он даже начал было работать. Но, по-честному, это проблема выше, чем министерский департамент. Это должно быть отдельное федеральное ведомство. Что б мы там ни говорили про вопросы русского народа и так далее, давайте зафиксируем, что у нас народы не по крови, а они по культуре. И это самое главное. Гитлеровский принцип, когда есть люди, которые до сих пор бегают чуть ли не с линейкой измерять черепа, пропорции, рассказывать на основании этого, кто есть кто, — это неправильная идея. Да, культура в очень большой степени зависит от национальности, на каком языке им сказки рассказывали, и так далее. Но самое главное – это культура. И люди, которые говорят, что нужно определять принадлежность людей по крови, а не по культуры, во-первых, это идея гитлеровская, а во-вторых, в отношении русского народа это означает попытку превратить нас в таких недоэстонцев. Я не знаю, какой культуре, но вот русской культуре этот подход противоречит абсолютно.

Челышев:

— Следующий вопрос. Почему эту структуру возглавил русский по национальности Игорь Баринов – выходец из силовых структур: и ВДВ, и спецназ, и ФСБ за плечами?

Делягин:

— Я не знаю, кто он по национальности, по культуре он, ясное дело, русский. У нас было большое количество случаев, когда во главе подобного рода структур ставили людей, у нас был вице-премьер соответствующий, ставили людей – выходцев из разнообразных станов, которым не всегда удавалось обеспечить баланс. И, во-первых, человек с богатой ясной биографией. То есть человек видел на личном опыте, принимая участие в чеченской войне, к чему приводят ошибки в деле национальной политики. Ему это рассказывать не нужно. И ему про это читать книжки и доклады не нужно. Он это на своей шкуре ощущал. Раз. Во-вторых, чего там греха таить, если брать народы, которые ущемляются у нас в наибольшей степени, то это русское население, на мой взгляд. То, что оно – большинство, это его личные проблемы, и никого этого не волнует. Если бы у нас был государственный антисемитизм, да, должен был бы быть еврей. Но у нас, к сожалению, 282-ю статью до сих пор называют русской статьей, если судить по статистике, по крайней мере, это примерно соответствует действительности. Так что, кого ущемляют, тот пусть и будет во главе.

И, в конце концов, у нас должна быть интеграция на базе русской культуры. С сохранением национальной специфики, национальной особенности. «Пусть расцветают сто цветов», но интегрирующая база – это русская культура. Не татарская, не башкирская, не дагестанская. Хотя на самом деле я сейчас сказал некорректную вещь. Потому что дагестанская культура существует только в городе-герое Москва. А вообще девять народов базовых только. Это я уже сказал вещь неполиткорректную, за которую извиняюсь по-честному. Была идея поставить на эту должность начальника департамента Министерства культуры, запамятовал его фамилию. Он хороший специалист. Но он не имел политического веса никакого или почти никакого. А это все-таки фигура потенциально серьезная, нужен вес и административный, и политический. Насчет политического – не знаю. Административный вес у него, как человека из «Единой России» с хорошей позицией во всех этих внутренних рейтингах, он был. Справится, не справится – посмотрим.

Челышев:

— Как должны народы Северного Кавказа воспринимать тот факт, что Федеральное агентство по делам национальностей возглавил выходец не просто из ФСБ, а человек, служивший в спецназе ФСБ? Что это за сигнал такой?

Делягин:

— Я думаю, что это не сигнал. Я думаю, что те выходцы с Северного Кавказа, которые взаимодействовали со спецназом ФСБ в той или иной степени, они относятся к этому спокойно. Да, с политической точки зрения, конечно, это выглядит не очень красиво. Хотелось бы иметь какого-нибудь университетского профессора. Но у нас отношения в этой сфере достигли, несмотря на все снижение напряженности по сравнению с 2012-м, скажем, годом, или с 2011-м, или с 2010-м, но ситуация скверная. Когда вы разбираете факторы, которые могут привести к распаду России, к срыву России в системный кризис, обострение дружбы народов идет всегда среди пяти первых факторов. Причем я читаю лекции людям в самых разных регионах, с самой разной этнической ситуацией, и вот я называю экономический фактор, коррупционный, политический. Людям приходится разжевывать даже то, что техногенная катастрофа может произойти не потому, что износ основных фондов происходит из-за воровства на ремонте, приходится объяснять людям. Но когда я произношу, что реальной проблемой является обострение дружбы народов, знаете, ни в одной аудитории никаких вопросов по этому поводу не возникает. Все всё понимают каждый день, даже в регионах, которые мне кажутся предельно благополучными, как та же самая Белгородская область. Поэтому я боюсь, что эта ситуация зашла уже так далеко, что время университетских профессоров упущено. Здесь должен быть человек, который, как в известном анекдоте: «Где нормальный, где и беспощаден». Это с одной стороны.

С другой стороны, время упущено. Создание этого агентства – это уже некоторая чрезвычайщина. Мы наверстываем опоздание, которое было вызвано политкорректностью. Если бы в 2004 году это ведомство создали и дали бы ему нормальные полномочия, до появления 282-й статьи, вот вторая чеченская война закончилась – и создали это ведомство, — было бы нормально. Было бы спокойно, было бы хорошо. У нас реально кто занимается межнациональной политикой? Федеральная миграционная служба.

Челышев:

— К сожалению.

Делягин:

— В быту. Министерство внутренних дел. Я же помню – Манежная площадь. Вся наша либеральная общественность визжала по поводу экстремистского лозунга «Закон един для всех». В этой ситуации представьте себе университетского профессора, который обуздывает пусть не МВД, пусть не судейский департамент, хотя бы Федеральную миграционную службу. Я себе это представить не могу. Здесь должен быть человек, который способен разговаривать с ними на более жестком языке, чем тот, к которому они привыкли.

Что касается культурной сферы, есть Министерство культуры в конце концов. Если оно не будет справляться, его будут поправлять. Хотя агентство не может поправить министерство, к сожалению, по нашим правилам. Сделать бы это агентство со звездочкой, которое подчиняется лично президенту, это было бы правильно. Прецедентов, по-моему, у нас таких нет. Ведь у нас уже происходит некоторое улучшение межнациональной обстановки. Оно незначительное, но оно есть. Это не заслуга государства. С одной стороны, из-за экономического кризиса уменьшилось количество безработных гастарбайтеров. И это видно. С другой стороны, Крым показал, что государство способно себя защищать, и все отреагировали. Все выстроились. С другой стороны, патриотизм охватил всех. Просто всех. Посмотрите на социологические опросы в Крыму, которые проводили немцы и американцы. Выводы немцев, которые опубликовал «Форбс», что в Крыму даже крымские татары за Россию. Это, казалось бы, нонсенс. Но у меня есть хорошие знакомые, совершенно не политизированные, и у них бабушка, которую еще высылали из Крыма в 44-м году, ее внучка спрашивает: «Бабушка, сейчас к России вас присоединили. Что скажешь по этому поводу?» Та говорит: «Я всегда знала, что русские вернутся. Ну вернулись чуть раньше».

С другой стороны, есть безумные перегибы. Вот посмотрите – закрыли крымско-татарский телевизионный канал в Крыму. И сейчас мы получаем миссию со стороны Турции по этому поводу. Нельзя отнимать то, что было. Хорошо, он был антироссийский, допустим, я его не видел, не знаю, но допустим, он был антироссийский. Можно провести какую-нибудь кадровую политику, какую-нибудь воспитательную работу. У нас же было антироссийское ОРТ. Кто сейчас про это помнит? Сохранился Первый канал. Было антироссийское НТВ. Сейчас его НТВ, его корреспондентов на всяких «Маршах протеста» копейками закидывают. Что мешало провести кадровую работу нормально? Мы имеем опыт НТВ, мы имеем опыт Первого канала. Мы имеем опыт вытеснения Би-би-си, «Голоса Америки», «Немецкой волны» и всего остального, которые просто никто не слушает, потому что неинтересно. Они проиграли конкуренцию. Кто закрывал? Понятно, что это было силовое решение. Давайте представим себе профессора, который бы выступил за такое силовое решение. Давайте представим себе выхода с Северного Кавказа, который выступил бы против такого силового решения. Ему бы что сказали первое? Так, по-хорошему, в частной беседе? Ты ж мусульманин, ты своих защищаешь. Всё! Как здесь разговаривать? Не должно быть повода для таких претензий.

Дальше. Мы имеем на самом деле огромный процесс. Потому что я, когда в 2007 году говорил, что российский вор не может быть русским, даже если он русский по национальности, он не может быть русским по культуре, но, скажем, господин Кадыров, если он захочет, он может стать русским по культуре. Все смеялись, показывали на меня пальцем, крутили у виска и так далее. Мы увидели Кадырова – русского патриота. Патриота России в крымской ситуации. Причем без рекламы человек приехал и очень многое сделал для стабилизации ситуации. И после всех этих историй отношение к чеченцам, несмотря на все конфликты, которые сохраняются и продолжаются, оно изменилось. Оно не переломилось ни копейки, ни минуты, но оно изменилось. Я не хочу говорить о горячих точках, типа убийства Немцова и всего остального, но у нас снизилась межнациональная напряженность в стране. Это позитив с моей точки зрения. Ситуативный, случайный. Потому что кризис всегда усугубляет все линии разделения. Сладких кусочков становится меньше, за них начинают драться. И общество начинает ломаться по всем имеющимся внутренним границам, в том числе по национально-культурной. Так что агентство должно осуществлять интеграцию на культурной основе. С сохранением национальных особенностей. Это тяжелейшая, сложнейшая задача. При этом наука этнология у нас уничтожена по сути дела. Мы были самой передовой страной мира в 30-40-е годы в этой сфере и в 50-е годы. Дальше эта наука получила гриф секретности. И сейчас ее практически нет у нас. Я извиняюсь перед отдельно взятыми учеными, но слишком многие из них исходят из презумпции того, что русские империалисты во всем и всегда виноваты.

Челышев:

— Я даже понимаю, о ком идет речь. Косвенно об этих людях. Ведь у нас же появилось это министерство на заре 90-х годов.

Делягин:

— Да, оно было и оно кое-чего сделало.

Челышев:

— Через несколько месяцев после того, как оно появилось, у нас грянул сначала осетино-ингушский конфликт, а потом и первая чеченская, и так далее.

Делягин:

— Осетино-ингушский – 1992 год, Чечня рванула первый раз на официальном уровне в ноябре 1992 года, когда Руцкой туда привез отдельно самолет офицеров и отдельно самолет оружия.

Челышев:

— Министерство существовало. Начало активно работать. И тем не менее, все случилось.

Делягин:

— Министерство по делам национальностей не может гасить вооруженные конфликты.

Челышев:

— Оно хотя бы может стучаться в кабинет президента, в кабинет министра внутренних дел и говорить: что вы делаете, почему вы продолжаете накачивать оружием эти регионы?

Делягин:

— В 1992 году государства не существовало. Что касается Чечни, она сразу была выведена из сферы деятельности министерства. Давайте не будем забывать, что одной из причин начала первой чеченской войны было то, что чеченский бандитизм в Москве реально был структурой, которая могла взять власть. Кроме шуток. Люди сами этого не понимали, что они могли взять власть. У них были другие интересы. Но по масштабу деятельности они были реальной угрозой. И вслед за Чечней точно так же поднимали голову Татарстан, Башкортостан, Якутия, некоторые другие замечательные места. И как только случилась эта катастрофа, региональный сепаратизм резко пошел на убыль, он резко стал другим. Он стал «дайте денег», вместо того, чтобы «мы сейчас станем самостоятельным государством». Я напомню, что союзный договор Горбачева в 1991 году был готов дать им независимость.

Челышев:

— Если Министерство по делам национальностей существовало в том или ином виде все 90-е годы…

Делягин:

— Существование ведомства не означает решение проблем. У нас есть Министерство экономического развития. И где то развитие? Но по крайней мере существование организационной структуры, управленческой структуры позволяет теоретически решать проблему. В 90-е годы она не решалась. По крайней мере, была для этого создана предпосылка. Потом предпосылку ликвидировали. Это очень скверно. Потому что, когда мы говорим «ах, русский язык выкидывают из Прибалтики, закрывают русские школы», «ах, какой был плохой Янукович на Украине, а нынешние власти – еще хуже, они борются с русским языком, его выдавливают, насильственная украинизация и так далее». И уже наши западные, как их сейчас называют – партнеры и российские либералы с плохо скрытым злорадством рассказывают, что русский язык – умирающий язык, он отовсюду в мире вытесняется.

А чего мы смотрим за границу? В Российской Федерации происходят те же самые процессы. Последние два года идут протесты – тихие, потому что это протесты родителей, их не слышат. Люди возмущаются, это не выходит за пределы национальных республик. В Татарии, в Башкирии, в Бурятии, в Коми, даже в некоторых местах Удмуртии, как сообщается, возникают протесты против насильственного обучения детей местному языку. Если вы татарин в Москве, вы можете своих детей отдать в татарскую школу, в принципе, русский можно не учить. Теоретически. А вот если вы русский в Татарии, то дети обязаны учить татарский, вне зависимости от того, хотят этого родители и дети или не хотят. Если бы они учили факультативно – нет проблем. Но это обучение национальному языку, так называемому титульному языку, оно осуществляется за счет русского и математики. Потому что нельзя давать слишком большую нагрузку, это справедливо. Особенно в младших классах. Это правило сохраняется. Спасибо системе образования. Но в результате мы получаем ситуацию, когда люди плохо знают свой язык, и это мешает им жить.

Допустим, Татария – понятно, это политическая проблема, там больше половины населения татары, есть серьезное татарское лобби, именно языковое. Есть чудесная республика Башкирия. Чуть не сказал – государство. В городе Уфе по переписи башкир 17 %. Для сравнения, по данным Росбалта, неформальным, не имеющим отношения к переписи, в Москве азербайджанцев чуть не 15 %. То есть, в принципе, нас здесь могут официально заставить учить азербайджанский язык. В принудительном порядке. Это кажется нам дикостью. Но в Уфе, где люди говорят по-русски, разных национальностей – татары, башкиры, русские, все остальные, — обязаны учить башкирский язык. Причем люди присылают иллюстрации. Детей в том числе заставляют учить стихи башкирских поэтов в переводе на русский язык в том числе. Это такие стихи. Я хотел бы их процитировать, но это будет разжигание межнациональной розни в чистом виде. Потому что это предельно убогие стихи. Я допускаю, что это плохой перевод на русский язык. Но у нас всю жизнь была великая переводческая школа, были прекрасные поэты, которые переводили стихи других народов, в том числе народов Советского Союза. И некоторые такие переводы, есть подозрение, лучше исходных поэтов. Я не имею в виду Расула Гамзатова, про которого Веллер написал целую историю, не знаю, правда или нет. Но что мешает сейчас найти хороших поэтов, дать им подстрочник. И чтобы эти стихи были правильными и красивыми.

Дальше – Республика Коми. Народ коми не очень многочисленный. Там даже болгары есть, которые лес валили в советские годы, при Брежневе. В городе Воркута, который был передан из Архангельского края Коми, по переписи чуть не 1,5 %, все говорят по-русски. Но детей заставляют учить язык коми, который им никогда в жизни не пригодится. Причем добро бы это был факультатив, добро бы это было по желанию. Захотел я изучать язык народа, который здесь живет. Нет вопросов. Хоть уйгурский, хоть санскрит. Но это именно навязывается очень жестко, очень последовательно. Причем где навязывается формально, где неформально. Известны случаи судебного преследования родителей, которые настаивают, чтобы их дети не изучали соответствующий язык. Это мина замедленного действия. С одной стороны, родители пишут: ну что нам, убираться отсюда, как нам здесь уже говорят? Убирайтесь отсюда, вы оккупанты.

Я был в Якутии году в 2006-м, в краеведческом музее. Термин «русская оккупация Якутии» в краеведческом музее города Якутска из уст прекрасного экскурсовода, который хорошо знал тему, звучала так же спокойно и естественно, как в наших устах звучит «Октябрьская революция» или «крепостное право».

Челышев:

— Монголо-татарское иго.

Делягин:

— Вот ровно так же, как исторический факт. Допустим, можно давать разную оценку, это музей, это для относительно подготовленной аудитории хорошо. Но когда мы видим вот такое давление на родителей и детей… Причем, когда люди начинают протестовать, им руководство местного департамента образования начинает возмущаться, что те, кто против этого протестуют, они даже не могут выразить толком свои мысли на русском языке. Правильно, потому что они в такой ситуации, ни местный язык толком не знают, ни русский.

Челышев:

— Вы сейчас сделали совершенно колоссальное отступление, иллюстрацию.

Делягин:

— Это то, что должно решать агентство.

Челышев:

— Как оно будет решать? И будет ли на кого господину Баринову опереться в регионах? Потому что один он, сдается мне, из федерального центра какими-то решениями мало что сделает.

Делягин:

— Знаете, не место красит человека, а человек – место. Вот если бы это бы тихий университетский профессор, вот тогда можно было бы сказать: все, до свидания, ничего не выйдет, ничего не получится. И так далее. А человек с его биографией – теоретически может и получиться. Как – посмотрим. Он может опереться на общественность. Если он в Башкирии зачитает те стихи башкирских поэтов в том чудовищном переводе, которые вынуждены заучивать дети, я думаю, первый, кто будут его поддерживать, это башкирские националисты.

Челышев:

— Давайте тогда вспомним, что у нас не так давно было принято решение, согласно которому в руководстве каждым российским регионом вводилась должность – в среднем уровень заместителя губернатора, который должен отвечать за межнациональное спокойствие в этом регионе. Как быть с этим уровнем решения проблем? Будет ли эта сеть чиновников увязываться со службой господина Баринова?

Делягин:

По-хорошему, эти люди должны находиться в двойном подчинении – и губернатора, и господина Баринова. Но это же не министерство и тем более не МВД. Это агентство. Что это такое в аппаратном плане? Если это будет просто обычное агентство без звездочки – без лупы не разглядишь. Так что я боюсь, что управленческой вертикали не получится. Это плохо. Соответственно в лучшем случае будут создаваться отделения на местах, будет разрастаться бессмысленная иерархическая вертикаль. Будут множиться, двоиться все эти структуры. Это плохой путь. На самом деле направления, которые имеют общее федеральное значение, они должны находиться, как минимум, в двойном подчинении. А по-хорошему, в век интернета, который предельно упрощает коммуникацию, должны находиться в федеральном подчинении. Вот МВД – в федеральном подчинении. Точно так же межнациональные вопросы – в федеральном подчинении. Потому что политика должна быть единой, она не должна зависеть от того, где у какого вице-губернатора или губернатора какие симпатии.

Челышев:

— Руководитель Агентства по делам национальностей должен будет работать и по ту, и по эту сторону если не реальности, то политкорректности. Потому что мы заимствуем у Запада все худшее. Или почти все худшее, что есть. И, к сожалению, многие вопросы сейчас табуированы. И как их растабуировать и вернуть в прямую общественную дискуссию, не оскорбляя ни чьих чувств, — вот это вопрос для специалистов и это вопрос, скорее, для университетского профессора. Но я думаю, что у него правильные замы найдутся, у товарища Баринова. Который будет этим заниматься. Потому что организация нормальной дискуссии – это тяжелейшая вещь.

Я помню, на Валдайском клубе позапрошлом тоже была секция по толерантности, транспарентности и межнациональным отношениям. И выступал мулла, очень светский, очень нормальный, ко всем с уважением относящийся, который задал вопрос: слушайте, а почему на руинах поверженного Берлина в 45-м году можно было танцевать лезгинку, а вот в аналогичной ситуации на Красной площади в центре Москвы в 2013 году вроде бы лезгинку танцевать уже нельзя?

Челышев:

— Да, тот еще вопросец!

Делягин:

— Это религиозный деятель, с них другой спрос. Хотя, конечно, закон един для всех, но как бы священник имеет право в большей степени следовать своей религии, чем паства. Я этот вопрос адресовал президенту Дагестана. На следующий день выступал президент Дагестана. Абдулатипов.

Он ответил правильно, хорошо, нормально. Но ответ правильный – это одно. А то, что у людей в голове у многих нормальных, которые хотят здесь жить, которые никакого сепаратизма не хотят, которые хотят интеграцию культур, мира и спокойствия, разница между Берлином 45-го года поверженным и Москвой 2013 года – она просто отсутствует полностью. И эти люди учат поколения. Они являются для них примером мировоззрения, примером подхода к жизни. Это в Греции и Турции – удивительно, две страны, которые друг друга крайне не любят, находятся в вечном конфликте – абсолютно одинаковая модель отношения к религии. Там и там она практически государственная. И там, и там есть некоторая терпимость к посторонним, в Турции, по-моему, больше. В Греции тоже большая терпимость, все-таки Евросоюз. И при этом государства очень жестко контролируют все, что говорят священники. То есть священник получает лицензию, проповедует, сидит на зарплате. Но если он говорит что-то не то – сначала предупреждение, потом лишение права проповедовать. Если вы, лишенный права проповедовать, проповедуете за пределами своей семьи, то это тюрьма.

Я не говорю, что у нас так надо. Я не присутствовал на проповедях мусульманских, или иудейских, или буддистских, но я иногда слышу, что говорят отдельные православные священники. Как-то надо интегрировать нашу культуру.

Челышев:

— С господином Бариновым понятно. С его послужным списком понятно. Но команда у господина Баринова, его аппарат, он должен быть каким? Чем эти люди должны заниматься?

Делягин:

— Эти люди, во-первых, должны мониторить всю ситуацию, примерно так, как делает центр «Сова», как делают многочисленные еврейские организации. Но не с точки зрения отдельной национальности или отдельной культуры, а с точки зрения поддержания этнического мира. Во-вторых, им нужно вбить в головы, всех, кто есть… Вот когда во время войны американцы присутствовали в Англии, и там американские офицеры срабатывались с английскими, люто они друг друга ненавидели. Они обзывали друг друга по-разному, драки были. Когда американский офицер обзывал английского «сукин сын», он шел на гауптвахту. Но если он его обзывал «британский сукин сын», то его отзывали обратно в Америку и выкидывали из армии пинком под зад с лишением всего. Даже если он был боевой офицер. То же самое происходило в английской армии. Вот это четкое разделение, что если вы ссоритесь, оскорбляете, но это нормальный бытовой конфликт, — это одно. Но если вы сюда вкладываете межнациональное содержание – это другое. Вот за этим нужно следить. Причем со всех сторон.

А то мне один правозащитничек рассказывал, человек очень высокие позиции занимает в российской административной иерархии, что вот если таджик бьет русского – то это, скорее всего, бытовуха. А вот если русский бьет таджика – то это, скорее всего, ненависть на этнической почве. Почему я и говорю, что у нас подавляется не меньшинство, а большинство, в целом если брать ситуацию. С другой стороны, у нас самые разные сепаратизмы появляются. У нас реальное движение сибирского автономизма. И многие московские либералы поднимают это знамя и поднимают его очень высоко. И очень эффективно его используют. Пять лет назад сибирскому автономисту говоришь: ребята, я понимаю, что вы свою нефть не хотите отдавать задешево плохой Москве. Но если вы не будете отдавать ее задешево плохой Москве, вы будете ее отдавать даром хорошему Пекину. И это работало. Люди говорили: да, понятно, лучше быть в России, пес с вами.

Уже три года назад это не работало. Люди говорили: лучше отдавать даром плохому Пекину, чем продавать за хорошие деньги хорошей Москве. Многие уже сломались. Этот перелом случился достаточно давно. Это тоже тенденция, которой не может заниматься Минрегионразвития. Когда это переходит в сферу конкретных политических действий, то это ФСБ, понятно. Даже не МВД. Но на уровне культурного взаимодействия – это Агентство по делам национальностей, хотя нет такой национальности – сибиряк. Но с другой стороны, уже в переписных листах она есть. И много других таких вопросов.

Что творится на Дальнем Востоке? Это край, который просто живет отдельно от России. Можно сколько угодно рассказывать, флаги втыкать, песни петь, мосты строить на остров Русский, войну вспоминать, щеки надувать на ширину плеч, но у нас Забайкалье, Дальний Восток с Китаем интегрированы больше, чем с Центральной Россией. По крайней мере Приморский и Хабаровский края. Куда это годится? Да, это не дело Агентства по делам национальностей. Оно должно тоже в этом немножко участвовать. Это непаханое поле. Я не думаю, что у господина Баринова есть команда. Но потребность рождает функцию. У Иисусах, по-моему, тоже на начальном этапе его деятельности с командой было очень напряженно. Кончилось тем, что и сборщик налогов бросил деньги на дорогу и пошел вслед за ним. Я не сравниваю начальника, федерального чиновника, но, тем не менее, люди сами создают себе команды. И в России достаточно количество специалистов, на мой взгляд. Как их искать – это другой вопрос. Но это предельно деликатная тема. И это предельно опасная тема. Нас не могут разрушить экономические бедствия и социальный кризис. Но формирование национальных бюрократий нас может уничтожить точно так же, как уничтожило Советский Союз. Это реальная угроза.

Челышев:

— Нужно ли дать возможность людям, стоит ли обращать внимание новому федеральному агентству с жалобами населения, потому что этих писем будет огромное количество?

Делягин:

— Их будет очень много. Это очень неприятно. Жалобы бывают разные. Есть бессмысленные и безумные жалобы. Но глас народа – глас божий. И кто не слушает народ, тот не слушает бога. Письма населения – это первый сигнал благополучия или неблагополучия. На самом деле они не должны ждать, пока им начнут писать. Они должны лезть на региональные форумы и читать там, что происходит на самом деле. Потому что сейчас, по большому счету, ФСБ и КГБ не нужны, люди сами все про себя рассказывают. Прямым текстом, практически не скрываясь. И они должны лезть, анализировать это и на первом этапе, по крайней мере, выносить предупреждение. Как минимум.

Челышев:

— Мы только начали разговор в Федеральном агентстве по делам национальностей.

Делягин:

— Давайте пожелаем ему успеха. Я думаю, что это такое дело, что все, даже если где-то есть этнический конфликт, обе стороны этого конфликта тоже вместе с нами будут желать успеха. Потому что мы все хотим жить в общей стране.